Перелом

Эта непростая история началась несколько лет назад...

 

Директор завода вернулся из поездки в Москву невеселый, чем-то раздосадованный. Когда инженер Саладдин Мансур оглы Гаджибеклинский, недавний выпускник Азербайджанского индустриального института, вошел в кабинет Насруллаева, куда уже собирались вызванные начальники цехов, директор разговаривал по телефону. По его раздраженным репликам: «Теперь ни вала, ни товара!», «Разве с нами посчитаются?» — инженер понял, что Насруллаев привез из командировки печальные вести.

 

На автоматической линии по абработке станин двигателей. Начальник моторного цеха Федор Степанович Леонтьев (слева) и директор завода Насурлла Идаятович Насруллаев. 

 

— У нас отбирают производство «ЖЭС», — без всяких предисловий сообщил директор, положив телефонную трубку. — Передают ереванскому заводу. С чем и поздравляю!

 

Саладдин невольно поежился вместе со всеми.

 

«ЖЭС» — сокращенное название передвижных электростанций для целинных совхозов и новостроек. Вот уже несколько лет эти портативные агрегаты, работающие на жидком топливе, — основная продукция родного для Гаджибеклинского Электромашиностроительного завода, возникшего после войны на северо-восточной окраине Баку, на пустыре возле поселка Кишлы. На «ЖЭС» он впервые испытал свои силы как инженер. Сколько натерпелись, намучились, пока отладили технологию, подобрали станки, оснастку, научили людей!.. И теперь, когда «ЖЭС» стали приносить предприятию и доходы и имя, их отнимают у завода!

 

— Разве были рекламации на наши «ЖЭС»? — спросил кто-то из начальников цехов. — В чем дело?

 

— Никаких рекламаций, — сказал директор. — Тут другое. Нам предложено целиком переключиться на выпуск двигателей. Нам — двигатели, а Еревану — передвижные. И все...

 

«Какая несправедливость! Почему все-таки не хотят с нами считаться?»— с недоумением думал инженер, возвращаясь после совещания в цех.

 

...Вечером на квартиру к Гаджибеклинскому в большом заводском доме в поселке у Балаханского шоссе заглянул старый его товарищ — коммунист конструктор Тер-Микаэлян, невысокий, рано поседевший человек, с умными, чуть печальными глазами.

 

Разговор за чаем шел, конечно, о большой заводской новости.

 

— Подумай! Дали один месяц на всю перестройку, а планы по валу не снижают. Где мы столько обмотчиц возьмем? Механический участок разве справится? Завалим по всем показателям!

 

— Только в панику не впадай, — негромко сказал Тер-Микаэлян. — Москва требует, но Москва и поможет. Ну, что такое «ЖЭС»? Положа руку на сердце, малоинтересная работа. Сочленяем каркас и генератор, щиток управления монтируем. Двигатели же получаем со стороны... А тут будем делать все сами. Сами! Запустим целую серию асинхронных до ста киловатт. Да еще свыше ста киловатт — одиннадцатого габарита. Я давно об этом мечтал: используем новейшие синтетические изоляционные материалы с высокой теплостойкостью. Есть на чем себя проверить как инженеров. Разве плохо? Или хочешь спокойной жизни?

 

— Это ты все с конструкторской точки зрения. А будь ты в моей шкуре...

 

— Не с конструкторской, а с политической, — серьезно возразил Тер-Микаэлян. — С общегосударственной, если хочешь. Все эти разговоры, что «нас обидели», «обошли», «чем мы хуже Еревана», и т. д., и т. п., — все это отдает узостью... местничеством. Партия сейчас борется с местническими настроениями. В Ереване и раньше строили передвижные электростанции. Там, в Ереване, легко удвоить, утроить выпуск «ЖЭС». А нам здесь, рядом с промыслами, рядом с перерабатывающими заводами, где всегда такая огромная потребность в моторах, — нам сам бог велел специализироваться на двигателях.

 

— Может, ты и прав, — хмуро уронил Гаджибеклинский.

 

Он принадлежал к типу людей горячих, увлекающихся, для которых мучительно трудно бывает порой переменить взгляд по тому или иному вопросу, хотя бы этого и требовала жизнь.

 

Простой, казалось бы, незначительный случай вывел главного технолога из этого неопределенного душевного состояния.

 

Попросил расчета с завода один из лучших мастеров-сборщиков.

 

— Нам тут больше делать нечего, — сказал он Гаджибеклинскому. — Другие сборщики тоже уходят.

 

— Подожди. А двигатели? Запустим целую серию асинхронных, — неожиданно для себя повторил технолог фразу Тер-Микаэляна.

 

— Двигатели... А что на них заработаешь? — усмехнулся мастер.

 

И вот эта холодная усмешечка вдруг вызвала взрыв в душе Гаджибеклинского.

 

Бегут! Бегут с завода в самые трудные дни...

 

Но разве вправе он обвинять этих людей, когда сам фактически находится сейчас «в бегах» от дела?..

 

...Вскоре Гаджибеклинский поехал в Москву с важным поручением: на станкостроительном заводе имени Серго Орджоникидзе нужно было договориться о подготовке технического проекта автоматической линии для обработки станин двигателей. Из Москвы — в Таллин, на старый известный завод «Вольта». Оттуда вернулся не один, а с бригадой квалифицированных обмотчиц: они должны были научить бакинских девушек, работниц БЭМЗа, скоростным приемам обмотки статора и ротора.

 

Как нередко бывает в крутые, переломные моменты жизни больших коллективов, одни люди, имевшие прежде и заслуги и положение, терялись и уходили в тень, а другие — скромные, незаметные — выдвигались вперед.

 

Теперь много помогал налаживать производство слесарь-рационализатор Николай Петрович Новиков.

 

Николай Новиков — высокий, светлолицый, говорит глуховатым отрывистым голосом. Всегда с какими-то очень нужными и удивительно своевременными мыслями: «На продольно-строгальном шлифовальную головку хорошо бы поставить, а? Как ты считаешь, Саладдин Мансурович? Это же сколько времени тратим на ручную шабровку!.. А как будем с прессами? Неужто начальника цеха Мурадова не одолеем?»

 

Об эпизоде с прессами рассказать надо подробнее.

 

Каждый пресс обслуживался двумя работницами: одна вкладывала заготовку под штамп, другая вынимала.

 

Один только двигатель требует пятьсот стальных листов. Посчитайте, сколько же нужно на сотню! Поскольку заводская программа по двигателям резко возросла, возросли и требования к прессам: они должны были теперь работать в три — четыре раза быстрее. Как достичь этого? Над трудной задачей бились рационализаторы.

 

Технолог предложил очень простую идею: изменить положение пресса — поставите его не ровно, прямо, как обычно стоят в цехе станки, а с наклоном в одну сторону. Использовать силу свободного падения! Он рассчитал, что тогда отпадет необходимость в рабочем, который вынимает из-под штампа заготовку. Заготовка сама упадет! Темп работы значительно ускорится. Одной ручной операцией, к тому же весьма опасной, нередко приводящей к травмам, станет меньше.

 

«Все повалится! — предрекали скептики. — Только пресс угробим. Начальник штамповочного цеха Мурадов не разрешил рационализаторам использовать для эксперимента один из действующих прессов. «Не мешайте работать! — ответил он грубо на просьбу Гаджибеклинского. — Что вы все ломать стараетесь!»

 

Пришлось пойти в партком, к директору.

 

Вопреки литературной схеме директор завода сразу же поддержал новаторов. Насруллаев так сказал Мурадову:

 

— Если вы, уважаемый, чего-то не понимаете, постарайтесь понять, поучитесь. А рационализаторам мешать не смейте.

 

На группу Гаджибеклинского все еще смотрели, как на опасных чудаков, когда они соорудили яму возле одного из прессов. Пресс отвинтили от пола и осторожно наклонили в сторону ямы, потом прочно закрепили в наклонном положении. Это было странное, непривычное зрелище: машина покосилась, как пьяная. Но когда началась штамповка стальных листов, иронические реплики сменились возгласами удивления и одобрения. Пресс выбрасывал отштампованные листы быстро и равномерно.

 

— Такой один — три пресса заменит!

 

А что же Мурадов? Он не руководит больше штамповочным цехом: перевели товарища на другую работу, попроще. Что же, в этом тоже есть своя закономерность.

 

...Шли месяцы. Менялся облик завода. Двигались на новые линии станки. Расширялись цехи, возникали новые лаборатории. Недалеко от старых корпусов стали подниматься стены большого механизированного литейного цеха.

 

Но еще интересней, чем внешние перемены, были перемены внутренние.

 

Ни у кого не просил БЭМЗ новых кадров специалистов — он сам их готовил, растил: и у рабочих мест в пролетах цехов, и на постоянно действующих двухгодичных курсах мастеров, и в заводском филиале Энергетического техникума, и в вечернем филиале Политехнического института.

 

Тер-Микаэлян приходил на рабочие собрания и рассказывал, что двигатели с маркой «БЭМЗ» идут уже по сотням адресов. Они нужны и там, где качается нефть, и там, где катается сталь, где обмолачивается зерно и где прокладываются новые дороги. Нужны не только в Советской стране, но и в Китае и Египте, в Афганистане и Турции. Семилетка потребует, чтобы двигателей производилось в три раза больше, чем сейчас, причем в самых различных вариантах и самого высшего качества.

 

Из Москвы, с завода имени Серго Орджоникидзе, прибыл наконец долгожданный груз — ящики с оборудованием для первой заводской автоматической линии.

 

У Саладдина Гаджибеклинского снова началась страда.

 

Кому доверить монтаж и пуск? Видимо, без вызова из Москвы специальной монтажной бригады не обойтись. Так он и сказал директору завода.

 

— А если доверить Санану Ахундову? — спросил Насруллаев, подумав.

 

— Ахундову?

 

Саладдин считал молодого инженера Ахундова не очень-то подходящим человеком для такого серьезного дела.

 

— Футбол больно любит, — неопределенно заметил он.

 

— Ты, что ли, не любишь? — засмеялся директор.

 

— Энергии в нем, правда, много...

 

С неким внутренним укором вспоминал потом главный технолог этот разговор. Почему усомнился в Ахундове? Разве сам он был опытнее, когда прямо со студенческой скамьи попел в цех?

 

Инженер Саладдин Гаджибеклийский (слева) и техник-конструктор Али Садыхов. 

 

Только сам бригадир Ахундов и его ребята-комсомольцы, сутками не покидавшие сборочную площадку, могли бы рассказать, чего им стоило отладить эту линию.

 

Незадолго до пуска Гаджибеклинского назначили начальником специального конструкторского бюро, у которого главной темой была механизация и автоматизация. Он не возвращался домой после работы — ночевал на диванчике в кабинете. И нередко, еще не совсем проснувшись, видел смутно маячившую в дверях кабинета долговязую фигуру Ахундова, слышал горячий шепот:

 

— Золотниковую опять заело... На «АО-7» головка не держится.

 

Начальник СКВ стряхивал остатки дремы и вместе с бригадиром шел доводить линию «до ума».

 

Уже ожили транспортеры, площадки — «спутники», которые несли на себе станины двигателей, как вдруг опять заело... Что такое? Малюсенькая деталь — собачка механизма подачи станин — соскочила со своего места и упала куда-то в картер станка. Там темно, ничего не увидишь. Переносная лампа не помогает...

 

— Черт тебя возьми, Ахундов! Где твои глаза были?

 

— Сделаем новую собачку, Саладдин Мансурович.

 

— Так ведь полчаса осталось до пуска!

 

— Успеем! 

 

И они успели.

 

И вот линия пущена. Первая автоматическая линия не только на заводе, не только в Баку, но и во всей Азербайджанской ССР.

 

...Под мягкими голубоватыми лампами дневного света медленно, но неуклонно движется цепочка отливок. Железные пальцы механизмов подставляют их под резцы, фрезы, развертки, поднимают в воздух, чтобы вытряхнуть изнутри мелкую стружку, опять ставят на транспортер. В конце линии растет горка готовых станин. Они обработаны с минимальной затратой физического труда.

 

Гаджибеклинский вспоминал и сопоставлял. Да, Тер-Микаэлян оказался дальновиднее его. Друг уже тогда, в самом начале перестройки, понял то, что теперь стало ясно и ему: перестройка означала большой скачок в техническом прогрессе на заводе. Вот этот автоматический участок — островок будущего. Правда, пока еще один только островок, Сразу за ним — тесные пролеты с тихоходными станками, старые верстаки, горы стружки, медлительные краны... Как много еще предстоит сделать!

 

— Саладдин Мансурович, есть предложение!

 

Это опять комсомольцы: Ахундов и его товарищи — Володя Рябчиков, Агавеис Мурсалов, Али Садыхов... В руках у них листок, лица разгорелись, видно, о чем-то спорили... Спорят — значит, мыслят, значит, рвутся к будущему!

 

Концовкой этой истории может быть телефонный звонок, который на днях прозвучал в редакции. Звонили из Баку, с Электромашиностроительного:

 

— Если можно, внесите дополнение в очерк. Монтируется уже вторая автоматическая линия, а летом пустим третью. Семилетку начали так: в январе 1959 года дали моторов на шестьдесят процентов больше, чем в январе прошлого. Так коллектив отвечает на решения Двадцать первого съезда… 

 

 

 

Журнал "Огонек", №9, 1959