Искусство, объединяющее сердца
Говорят, что театр мертв и бессмыслен без зрителя. В специальных исследованиях зрителя даже именуют «компонентом» спектакля. Никто из актеров не хочет играть при полупустом зале, а «театр одного зрителя» — понятие анекдотическое. Прославленные и юные, искушенные и начинающие артисты в день премьеры, волнуясь, задаются вопросом: «принимает» ли публика?
Изобразительное искусство в этом можно уподобить сцене. Только восприятие зрителя «оживляет» полотна, рисунки и скульптуры, а вечной или временной, долгой или мгновенной будет их жизнь, зависит от самих произведений. Нет зрелища более унылого и кладбищенского, чем гулкая пустота некоторых музеев с дремлющими служителями по углам. Очевидно, отсюда и пошел термин «музейный» — синоним «отживший».
Искусство демократично по самой своей природе. В сущности, нет ничего нелепее того, когда автор адресует свое произведение «избранным». Античный грек, современник нашего Андрея Рублева или флорентиец эпохи Возрождения, и в будни и в праздники созерцавшие прекраснейшие художественные творения, не сомневались в их всеобщей принадлежности. Самые скромные в жизни, принципиальные художники, презиравшие тщету и суетность житейских успехов,— таким был, например, Александр Иванов — всегда хотели, употребляя пушкинские слова, быть «любезными народу». Они мечтали, чтобы к ним «не заросла народная тропа».
Некоторые «служители изыска», льстящие себя надеждой на триумфы у будущих поколений, благо современники к ним равнодушны, любят ссылаться на трагические судьбы великих художников, умерших в нищете и отверженности. Однако причиной трагедии Рембрандта была вовсе не холодность демократического зрителя — его «не приняли» заказчики, сытые, благопристойные буржуа, ценившие самодовольное, безмятежное творчество. Если Рембрандт, который не мог смирить себя в угоду рыцарям наживы, с проницательностью гения
рассчитывал на будущее, то его предвидение было вполне оправдано.
Модные западные художники, презирающие массового зрителя и кичащиеся независимостью, тем не менее, угождают богатому заказчику. «Рафинированное» занятие абстрактной живописью часто приносит выгоду — состояние! рекламу, восторги снобов. В то же время верность реалистическому искусству в капиталистических странах зачастую сопряжена с аскетической самоотверженностью и стесненными жизненными обстоятельствами.
Когда пишут о распространении абстракционистского поветрия, о «гениальных» кошечках и обезьянах, прославленных «знатоками», может создаться впечатление, что абстракционизм где-то завоевал широкий интерес и внимание.
Бывая за границей, мы, советские художники, не раз наблюдали, что залы выставок и музеев «архисовременного» искусства совершенно безлюдны. В Вашингтоне, в огромных залах музея Каркорана, в дни нашего пребывания в США была развернута персональная выставка одного из «рядовых», малоизвестных абстракционистов. В залах ни души! Разыскав старика служителя — он оказался бывшим одесситом, еще при царизме эмигрировавшим в Америку,— я узнал от него плачевную судьбу выставленных картин: никто не посещает выставку, никто не делает предложений о покупке. Покупают лишь у знаменитых, прославленных, «сенсационных» абстракционистов! Но ни яростная газетная шумиха вокруг модных «шедевров», ни мощная финансовая поддержка, ни протекционистская политика властей и меценатов не могут обеспечить абстракционистам общественного признания. Их популярность — популярность скандала, она сродни событиям из хроники происшествий.
Кто ценит высокое назначение искусства как средства познания мира, воспитания благородных нравственных качеств, сближения и взаимного понимания людей доброй воли, где бы он ни жил, нетерпимо относится к абстракционистским упражнениям. Об этом свидетельствуют хотя бы опубликованные в газетах письма, полученные Н. С. Хрущевым от зарубежных граждан.
Конфликт между реалистами и абстракционистами давно вышел за пределы профессионального спора о приемах и формах мастерства, являясь столкновением мировоззрений, взаимоисключающих взглядов на жизнь, на человека, на смысл творчества.
Выступая против реалистического искусства, его противники толкуют о «простоте реализма», которая якобы не может уже удовлетворить современного человека.. Если такие суждения не есть плод сознательной спекуляции, то они свидетельствуют о глубоком заблуждении. Реалистическое искусство безгранично, могуче и подвержено бесконечному развитию, как сама жизнь, которой оно служит. «Простота» реализма не жалкое натуралистическое копирование, не простецкое, примитивное правдоподобие ремесленного подделывания под жизнь.
«Содержательная простота богатой фантазии — самое трудное в нашем деле, и ее-то больше всего боятся и избегают те, кто не дошел до степени мастера...» — говорил Станиславский, и его слова верны и поучительны для всех видов искусства. Ни один самый рьяный «антиреалист», наверное, не решится сказать, что «примитивны» Гуттузо или Сарьям, Фаворский или Диего Ривера, Корин или Сикейрос... Содержательная простота богатой фантазии, отвечающая мыслям, чувствам, воззрениям, духу, темпераменту народа,—вот что принесло им всеобщее признание и любовь.
Служение народу — заповедь каждого истинного современного художника. От ремесленного подмастерья в искусстве мало проку. Настоящее служение под силу только мастерам, и не самоуверенным, повторяющим однажды найденное, а тем, кто ищет, мучается сомнениями, живет новыми замыслами. Поиски художника-реалиста осмысленны, они ведутся во имя воплощения содержания — может быть, более глубокого в каждой последующей работе. Это не самодовлеющее мастерство, достигаемое отдельно и независимо от идущей где-то вдали жизни с ее бурными событиями. Некоторые наши молодые одаренные художники, неудачные произведения которых теперь подверглись справедливой критике, увлеклись, мне кажется, именно такими «внутрипрофессиональными» изысканиями. И худосочие формалистического «новаторства», оторванного от задач изображения живой действительности, обнаружилось еще раз самым очевидным образом. «Новое слово», как оказалось, обладает солидным стажем, ибо прежние искатели «форм» произнесли его задолго до нынешних.
В советском изобразительном искусстве немало примеров, когда властный голос жизни, воспринятый чутким, искренним художником, сказался а картинах и скульптурах острым и ярким новаторством формы. Вспомним «Булыжник — оружие пролетариата» Шадра или «Оборону Петрограда» Дейнеки. «Сердцем слушайте Революцию!» — призывал Александр Блок.— «Революционный держите шаг!» Вот эта услышанная сердцем Революция, этот четкий революционный шаг запечатлелись на полотне Дейнеки, недаром получившем широкую известность.
Враг» социалистического реализма порою обвиняют советских художников в «похожести» и «единообразии». На кого же похож Дейнека? Он неповторим, и его не спутаешь ни с кем. Не спутаешь ни особенную «дейнековскую» художническую манеру, ни ощущение бодрости, радости и полноты жизни, которое буквально струится с его полотен и заразительно охватывает зрителя.
Эта «заразительность», когда «услышанное сердцем» передается сердцам зрителей,— драгоценное преимущество нашего искусства, его цель и назначение. Формалистические произведения разъединяют, настораживают или повергают в смятение, натуралистические сушат и обеспложивают мысль и эстетическое чувство. И только реализму дано увековечить общечеловеческое, объединять и вдохновлять людей.
Как далеко ни шагнет в своем развитии человеческое общество, каких высот ни достигнет в неустанном движении — реалистическое искусство, наполненное новым содержанием, обогащенное новыми формами, будет всегда активно участвовать в жизни.
Журнал «Огонек», февраль, 1963 г.
