Роман о Сибири

 «Зимние дороги в Нарыме в пять, в десять раз короче летних. К рождеству промерзают на перекатах чуть ли не до самого дна большие и малые рени, непроходимые, зыбкие болота покрываются саженным панцирем мерзлоты, озера и курьи лежат неподвижные, прикрытые гладким, отполированным ветрами стеклом в два аршина толщины. Мчись куда хочешь, лети нуда тебя душа зовет!»
Так начинается вторая книга романа «Сибирь» Георгия Маркова.

Критики, писавшие о первой книге романа, неизменно подчеркивали неторопливость, обстоятельность описания событий и характеров, присущие манере автора. Некоторые предполагали, что содержанием второй книги будет «свершившееся обновление жизни» сибирского края — Октябрь, гражданская война, победа повсеместно власти Советов, закладывание новых основ бытия, первые шаги индустриальной и аграрной советской Сибири... Но эти критики сами себе противоречили, не учитывая тех же особенностей авторской манеры. Теперь, когда вышла вторая книга романа, можно сказать почти безошибочно: писатель пришел к выводу, что первая книга слишком мала как экспозиция, как прелюдия к изображению исторического преобразования такого гигантского края, каким является Сибирь. Потребовалась еще одна книга, да и то только на последней ее странице появились строки:

«Самодержавие в России низложено. Началась новая русская революция».

В конце первой книги большевичка Катя Ксенофонтова пишет брату, что «народ в Сибири жаждет революции, ждет ее и, несомненно, поддержит нас». Но события второй книги развертываются в период перед 1917 годом, изображая назревание революционной ситуации. Пробуждение масс хоть и намечено в романе пунктиром, а влияние даже ссыльных революционеров на население не столь уж велико, как, казалось, можно ожидать, все же общее движение налицо. И в этой сдержанности — от правды истории. Нет нужды сравнивать революционные барометры, например, Питера или Москвы и таежных мест Сибири тех лет, но нельзя и не видеть вклада сибирских большевиков в подготовку революции.

В новой, второй книге романа продолжается и благополучно завершается побег Ивана Акимова из ссылки. Это дает автору возможность знакомить читателей все с новыми и новыми действующими лицами, с новыми общественными кругами и классовыми прослойками. Иван Акимов по заданию партийного центра направляется в Стокгольм, к профессору Лихаче-
ву, чтобы спасти ученого от иностранных дельцов и русских реакционеров, скрытых и явных врагов грядущих социальных преобразований в России. Нужно спасти самого профессора и сохранить в неприкосновенности важные сведения о геологии сибирского края, которые могут очень пригодиться Советскому государству. В движение по оказанию помощи Акимову, то есть в той или иной степени в борьбу с самодержавием, втягиваются разные люди — от опытных большевиков-подпольщиков (фельдшер Горбяков, Катя Ксенофонтова) и сочувствующих им (Лукьянов, Маша и др.) до «стихийных материалистов» вроде Окен-тия Свободного, до бывших фронтовиков из окопов империалистической и начинающих прозревать бедняков из крестьян, удел которых в богатейшей Сибири — «горе мыкать».
Вместе с Акимовым, попадающим то в относительно спокойные места явок (его сдают с рук на руки связные подпольного центра), то в укрытия ненадежные, полные опасностей и неожиданностей, читатель как бы сам совершает путь из нарымской ссылки через всю Западную Сибирь до Томска. Помимо изображения основного действия — движения Акимова к свободе, обстоятельный рассказ Георгия Маркова включает в себя многочисленные описания жителей сибирского края, диалоги множества эпизодических действующих лиц, всевозможные истории, приключавшиеся когда-то в этих местах, сведения о приметах и народных поверьях и т. п.

Выразительный язык персонажей гармонично и естественно входит в систему повествовательных средств автора, удачно дополняющего этими разговорными «иллюстрациями» живой рассказ о сибиряках—представителях самых различных общественных групп.

«...Поля слышала о Фоме Волокитине. Его знали по Нарыму все — большие и малые. Купец Фома Лукич Волокитин обосновался по реке Парабели, отстроил там на одном из мысов целое поместье.
Окрестные стойбища остяков и кочевья тунгусов, равно как и поселения крестьян-староверов, шагу шагнуть не могли без Воло-китина. В урманах промысловиков подстерегали вездесущие волоки-тинские скупщики пушнины, на реках рыбаков стерегли завозни и карбаза Волокитина, скупавшие добычу под корень. Совершал свои набеги Фома Волокитин и на обские плесы, порой удаляясь от Сургута и Березова. К своим торговым соперникам был безжалостен Фома Лукич. Иные из них, на манер Епифана Криворукова, что калибром помельче, старались избегать встреч с Волокитиным, обходили его как можно дальше и если уж чинили ему какие-нибудь пакости, то непременно втихомолку, по-воровски.

— Торопись, лекарь, торопись! Игру мы тут затеяли! Будь свидетелем, что все идет по правилу! — закричал  Волокитин, увидев  в об-ласке  Горбякова  с  дочерью.
Горбянов был знаком с Волонитиным много лет. Приходилось несколько раз заезжать к нему на ночевку. Купец встречал фельдшера учтиво, принимал, как гостя, кормил-поил щедро, по-нарымски, укладывал спать в отдельную горницу на широкую кровать с периной.

—   Что тут у вас происходит, Фома Лукич?— спросил Горбяков, хотя уже давно понял, что происходит. За многие годы жизни в Нарыме насмотрелся досыта на торгашеские бесчестные проделки.

—   Что происходит? Игра, лекарь! В азарт вошли мои остячиш-ки,— заколыхался в смехе Фома Волокитин, тяжело, по-бабьи двигаясь навстречу Горбякову. Пожав фельдшеру руку, кинув на его дочь равнодушно-презрительный взгляд, Фома объяснил:— Раззудил я их, косоротых, водкой. Выдал им к обеду по стопке, она и забрала их, разожгла аппетит. «Дай еще! Дай за ради бога, Фомка!»— кричат со всех сторон. Вижу, ничем их не остановишь. «Извольте,— говорю,— дам. А только риск на риск:
ставлю батарею бутылок с водкой против вашей одной тони. Придет невод пустой — все равно берите водку. Ваша взяла! Плакать не буду — игра должна быть честной. А уж если повезет мне и тонь будет фартовой, тоже слезу не лейте, заберу все до последнего чебана». Вот на том и порешили! Вишь, как стараются! Любят, негодные, горячую водичку!

Невод был еще в реке, на закруглении, а Горбяков и Поля, не раз работавшие в артелях на стрежевых песках, поняли, что купец затеял верную для себя игру. Невод шел тяжело, поплавки то и дело подскакивали, исчезали в глубине вод. Когда началась выборка крыльев невода на песок, замкнутый прочной сетью полукруг реки закипел, забулькал, нак котелок на костре. Живое серебристое месиво взбаламутило воду, смешало   ее   с   илом   и    песком...»

Край сибирский выписан в романе широко и объемно. Пожалуй, трудно найти такую этническую, географическую и какую угодно еще деталь, особенность того огромного явления, имя которому Сибирь, какая была бы обойдена автором в романе. Знаменитые сибирские погоды и прославленные пельмени и шаньги, таежные пейзажи и нелегкий труд золотоискателей, охотничьи приемы добыть зверя или птицу и особые способы строительства домов... Неумирающее искусство народных умельцев, исконные традиции этого далекого и близкого уголка России. Но это все часть фона, на котором проходит сюжетная линия событий. Другая часть фона — тема сокровищницы сибирских недр.

«Российское могущество прирастать будет Сибирью». Эти слова Михаила Ломоносова, занесенные в дневник профессором Лихачевым, служат ключом к пониманию нравственной основы поступков, идейного базиса борьбы самого Акимова,
Сказать, что автор романа — певец Сибири, значит, сказать лишь    половину   истины.    Георгий Марков — это ученый, писатель и патриот края в одном лице. Его исследовательский подход к теме обогащает читателей запасом знаний, помогающих более полному эстетическому восприятию художественного воплощения темы сибирской кладовой.

Богатство сибирской земли, так неразумно пренебреженное царским правительством (не одной эпохи!) и так хищнически расхватываемое купцами, ловкими и предприимчивыми авантюристами и просто грабителями,— это богатство, оставаясь в основе нетронутым, пропадало втуне. В сюжетном преломлении пафоса и идеи романа, предложенном Марковым, Сибирь — это край, который, как и всю Расею-матушку, предстояло еще вручить рачительному хозяину—народу, а последний, в свою очередь, надо было еще освободить от урядников и жандармов, купцов и кулаков-мироедов и от всех прочих оков самодержавия... За это и рискуют жизнью Иван Акимов, Катя, Горбяков, Маша и другие герои романа, ведя кропотливую работу по просвещению народа, отмечая даже малейший признак возможной поддержки со стороны то солдат, покинувших окопы, не дожидаясь «победного конца», то разорившихся крестьян, беря на вооружение эти многообещающие ростки революционной сознательности.

Отличительная особенность и первой и второй книг романа «Сибирь» — широкий охват движения народной жизни. Населенный множеством действующих лиц, то приближая их к авансцене, выдвигая в главные персонажи, то показывая «на расстоянии», роман подает каждого героя в свойственной ему динамике развития, мощные пласты жизни оказываются поднятыми на поверхность, давая возможность рассмотреть людские судьбы в момент самого крутого перелома, когда устои, складывавшиеся веками, вдруг зашатались под натиском оживительного ветра революции — ветра  обновления  и  возвышения.

Теперь уже можно без риска ошибиться сказать, что почитателей таланта Георгия Маркова ждет в следующей книге романа Сибирь эпохи всенародной борьбы, гражданской войны, когда весь этот край стал ареной противоборства двух полярных сил. В том, что писатель полон энергии и творческого устремления продолжить и завершить свое многоплановое эпическое произведение, не приходится сомневаться. Яркая летопись революционной истории Сибири,* плавно и широко начатая в первой и второй книгах, уже сегодня становится настоящей художественной ценностью.


Журнал «Огонек», сентябрь, 1973