Дорога

Это чувство знакомо каждому, потому что каждый когда-либо садится в поезд и становится пассажиром. И едет. В пути — станции. Большие и маленькие. На больших станциях принято выскакивать из вагона и бежать в киоск за газетами или в буфет за пивом. На маленькой станции торопиться некуда: поезд стоит минуту или две, а то и вовсе проскакивает без остановки. Мелькнет окруженное лесом крошечное вокзальное зданьице на взгорке, стожок сена, собака, гоняющая кур, а поезд умчится дальше, останется позади и эта станция и чья-то неведомая для вас жизнь. Несколько    минут
будет еще стоять перед глазами эта картина, и захочется когда-нибудь взять да и приехать сюда и прожить тут денек-другой, просто так, без всякой цели...

Мы не спали всю ночь, стояли у окна и выбирали станцию. Поезд вез нас по одной из веток Свердловской железной дороги на север, сквозь белые ночи к полярному дню. Изучили расписание. Вечером будут станции Блочная, Кабельная, Кислотный, к утру — Угле-уральская и Обогатитель. Названия, прямо скажем, без лирики. Зато ночью — Ярино, Тихая, Дивья, Парма. Все, как нам сказали, маленькие. Все красивые. Только выбирай.

 

 

На перрон сошли лишь мы. Больше ни одного пассажира. Отгрохотал по рельсам наш поезд. Ушла в вокзальный домик девушка в сером форменном костюме и красной фуражке — дежурная по станции. Огляделись. Густой лес подступал к самому железнодорожному полотну, он один был мрачен и черен в прозрачной белой ночи. А вокзальчик на пригорке светлый-светлый.

Вот какая ты, тихая станция с загадочным и красивым именем — Дивья!

Через десять минут мы знали, что дежурную зовут Валей, что через несколько дней Она уезжает в отпуск в Севастополь и что сегодня утром на станции получка.

Потом было не до разговоров: прибыл сборный поезд. Сборный потому, что составлен он из вагонов, идущих в разные адреса.
Собственно говоря, на станции вагоны вагонами не называют.
Говорят: коробка. Несколько «коробок» нужно оставить на Дивьей и несколько прицепить к поезду, чтобы шли они, куда им положено. Привезли сюда гравий для асфальто-битум-ного завода, а увозят лес из соседнего леспромхоза. За спиной у маленькой станции, оказывается, был довольно солидный поселок. Кроме завода и леспромхоза, тут еще нефтепромысел.

А нам следовало наконец представиться начальнику станции.
— Начальника          нет,— сказала
Валя.— Есть исполняющий обязанности. Придет в шесть по московскому. Вообще-то может и не прийти. Сегодня суббота. Выходной у начальника. А вот и Тася, сменщица моя. Ура!
Сменщица была высокая, тоненькая, стройная, с задорными и лю-
бопытными глазами. Сменщице очень хотелось казаться серьезной, и потому, принимая дежурство, она словно и не замечала нас. Наконец смена принята. Как эстафета, передана красная фуражка.
Фамилию исполняющего обязанности мы уже знали — Гудзь. Тася — тоже Гудзь.

—   Однофамильцы?

—   Племянница я начальника.

—   Стало быть, семейственность?

—   Где-то, может, и семейственность, а у нас — династия.
—   Сколько вам лет?

—  Девятнадцать. — Помолчала, потом добавила: — Скоро исполнится девятнадцать. А нашу Галю вы уже знаете?

Галя пришла через полчаса, миловидная женщина лет тридцати пяти. Пошепталась о чем-то с Та-сей, обернулась к нам.

—   Вы меня ждете?

Оказалось, что мы действительно ждем ее, Галю, то есть Галину Александровну Гудзь. Она и есть исполняющий обязанности...

Месяц назад на Дивьей произошло ЧП — сошел с рельсов электровоз. Правда, все уладилось довольно быстро, никаких осложнений, а тем более жертв не было, но, как положено, нагрянули инспекторы и ревизоры. Афанасия Михайловича Боталова отстранили от должности начальника. Давно, говорят, хотели это сделать, а тут как раз такой случай...

 

 

Галина Александровна Гудзь была раньше дежурной по станции, теперь попросили исполнять обязанности начальника. Бывший начальник Боталов занял ее место, стал дежурным.

—   Во вторник вызывают меня в отделение дороги. Предлагают сдавать экзамены на начальника.— Галя (будем ее называть так же, как и сослуживцы) покачала головой, вздохнула.— И не знаю, соглашаться мне или нет... Ой, вы меня извините) Дочка дома взаперти сидит.    Проснулась    наверняка.   Покормлю и через десять минут буду. Муж-то в санатории.

Убежала. Мы вышли на перрон. Солнце поднялось уже довольно высоко, а на станции опять ни души. Пусто. Тихо. В лесу, что тут же за полотном, птицы дают утренний концерт. И оттого тишина получается звенящей и живой. Даже куриное кудахтанье и петушиные вопли кажутся необходимыми составными частями этой умиротворяющей тишины.

На лесную опушку по тропинке гуськом потянулась компания, человек десять. С сумками. Расстелили одеяла, уселись в кружок. Разговаривают о чем-то. Голосов не слышно. Суббота сегодня. Выходной.

Железная дорога работает без выходных. Сейчас хорошо — лето, белые ночи. Стрелочники на постах, как на дачах, живут. Зато зимой... Место тут вьюжное, стрелки за смену надо обмести раз двадцать. Тася тоже работала стрелочницей. Бывало, придет зимой в дежурку после смены и разревется: «Уйду я с вашей железки!
Уйду! Уйду! Уйду!» Не ушла. Курсы дежурных закончила, в железнодорожный техникум поступать готовится. Сейчас сидит у телефона и скучает. Экзамены вступительные скоро, учебник бы полистать. Нельзя. На дежурстве разрешается читать только инструкции.

Галя дома, кормит дочку. Валя после ночной смены, наверное, видит десятый сон. А вот Боталов, интересно, чем занят? О чем думает? Ведь непросто это — пойти в подчинение к бывшей своей под-

чиненной. Сложная штука — психология человеческая, отношения людские.

По перрону суетливо прыгают воробьи. Железнодорожные пути лениво пересекла кошка, черно-белая, как шлагбаум.

Чего только не узнаешь за день на маленькой станции! И то, что леспромхозу везет в нынешнем году на резонансную ель, из которой делают скрипки и которая стоит гораздо дороже остального леса, и то, что Боталову предлагают другую работу, где оклад вдвое больше, и то, что завтра в железнодорожный магазин привезут комбикорма, и то, что у кассира Анастасии Даниловны Бродович красивая любовь.

О красивой любви мы потом узнали от самой Анастасии Даниловны, только ни слова «красота», ни слова «любовь» она не произнесла, конечно. Просто о жизни был разговор. Будущего своего мужа Бориса Сергеевича встретила она в поезде, когда ехала на курорт. Пришлись они друг другу по сердцу. Он железнодорожник, и она с ним железнодорожницей стала. Был у них однажды семейный совет и решили, что нельзя нынче на железной дороге с пятиклассным образованием. У Анастасии как раз и были те пять классов, дальше учиться война помешала. И пошла она на сороковом году в школу. С молодежью вместе за  парту села.  Посмеивались
над нею некоторые, пенсионеркой называли. Зато учителя хвалили и в пример ставили. Смотрите, дескать, молодые, человек уж в летах и детишек двое, а как старается, потому что в школу не шалости ради пришел, а ради знаний. И все три года, пока не закончила жена восьмой класс, Борис Сергеевич   вел   домашнее хозяйство.

Галя в своем кабинете выдавала зарплату, и мы за каких-нибудь полчаса увидели всех, кто работает на станции. Не приходил только Боталов.

— На рыбалку уехал или по дому чем занимается,— объяснила Галя.— Боюсь я идти на эту должность. Вот он отдежурил ночь — и двое суток свободен. Делай что хочешь. А у начальника забот полон рот. Ответственность, знаете, какая? С другой стороны, интересно... Просто и не знаю, что делать... Работы с каждым годом больше. За то время, что я здесь, пассажирское движение выросло в шесть с лишним раз,— закончила она не без гордости.

 

 

Боталов дежурил в воскресенье. Познакомились. У бывшего начальника на правой руке нет указательного пальца. Воевал? Да, воевал. На фронт ушел восемнадцатилетним мальчишкой. Вернее, не сразу на фронт, сначала в минометно-пулеметную школу. Выйти оттуда должен был офицером. Двух месяцев не доучился. Собрали курсантов, объявили:   положение   тяжелое, кто хочет кончать школу, пусть кончает, кто хочет быстрее на фронт уедет завтра, но не офицером, а сержантом. Уехать захотели все. И прошел Боталов всю войну пулеметчиком.

Железнодорожником стал сразу после победы, в сорок пятом. Долго работал дежурным по станции на большой и оживленной магистрали. Надоело. Тишины захотелось, он по ней во время войны скучал, она ему по ночам во сне снилась, тишина. Приглядел одну тупиковую станцию. Природа — мечта. Речка рядом, а значит, и рыбалка. Хотел пойти дежурным и с начальником станции уже сговорился. Приехал в отделение оформляться, а там говорят:
занято уже место, в Дивью поезжайте начальником. Что делать, поехал в Дивью. Потом уж выяснилось, что место то занимать никто не собирался, просто в Дивьей с кадрами был зарез. А уж как не хотел он начальником... Теперь отстранили. Обиделся? На кого?

 

 

 Люди не перестали его уважать оттого, что случилось с ним такое, по-старому называют начальником, по имени-отчеству величают. Уйти? Вон диспетчером на завод приглашают, оклад вдвое больше. Только куда он от дороги уйдет? Четверть века ей отдано. Квартира у него железнодорожная, ведомственная. Шестеро детишек вот тут вырастил. Трое разлетелись кто куда. Трое еще при нем. А начальника из него не получилось. Не из всякого, стало быть, человека начальники получаются.

Был у нас длинный разговор на эту тему с кассиром Анастасией Даниловной. Поездов в скором времени не предвиделось, можно и побеседовать.

—  Я так считаю: начальник — это характер человеческий, а не должность. Твердый должен быть характер и справедливый.
Раньше как получалось: провинился кто если из нас, Афанасию-то Михайловичу вызвать бы нарушителя в кабинет да пропесочить от души. А он этого не делал. Вроде бы как стеснялся. Свои, мол, все люди. Или обидеть не хотел? Электровоз тот с рельсов на стрелке сошел. Неисправная стрелка была. Путейцы, видно, плохо отладили ее. Боталов у них работу принял. Может, проверил плохо, может, и путейцев — свои ведь тоже люди — обидеть не хотел. А отвечает он. С кого спрашивать имеют право, тому и право дано требовать с других. На работе обижаться не положено. Может, в учреждении каком и не так заметно, что начальник вовсе никакой не начальник.
На иной работе можно кому-то и ошибку простить по-дружески или еще что. А у нас нельзя. На железной дороге и порядок должен быть железным. Наши ошибки, знаете, чем кончаются? То-то и оно.
И начальник требовать обязан с любого, неважно, чужой он человек или друг закадычный.

—   Новый-то   начальник сможет?

—   Галя-то? Я так думаю, что сможет. Крепкий она человек. Вон какой скандал на асфальто-битумном устроила. Мы им гравий возим. Они сыплют его где попало. Афанасий-то Михайлович говорил им, чтоб оградили они опору контактной сети. Разбить может гравием опору-то. Те  все  обещали.  Известно, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Галя на заводе такой шум устроила — в тот же день заборчиком опору окружили.

 

 

 

 

Время к полночи, а за лесом все никак не мог догореть закат. В поселке рассыпался переборами баян, женские голоса завели какую-то грустную песню. Песня звучала все громче, плыла сюда, к станции, и вскоре мы увидели певцов. Железнодорожники с баяном, с гитарой пришли проводить последний поезд. Была тут и Галя, были Тася и Валя, без пяти минут отпускница, короче говоря, почти весь небольшой штат станции. Друзья. Завтра утром снова придут они на станцию, и одна станет начальником, другие — дежурными, стрелочниками, кассирами, уборщицами. Пойдет работа, четкая и размеренная, потому что иной тут быть не может.
 Работа на берегу стальной реки, на маленьком капилляре громадной транспортной системы страны. Поезда, поезда,.. Вся жизнь — в поездах. Жизнь заводов, колхозов, строек. Судьбы миллионов людей. И Их судьбы — двадцати человек со станции Дивья.

Прибытие — отправление. Пассажиры, грузы, встречи и прощания. По этой дороге отправится через несколько дней в отпуск в Севастополь Валя Аписарова. По этой дороге во вторник увезет поезд Галю — сдавать экзамены на начальника . станции. И как раз во вторник утром дежурным по станции будет Боталов. Он и даст отправление тому поезду. А утром уедем мы. Мелькнет крошечное вокзальное зданьице на пригорке, окруженное лесом, стожок сена...
Дивья.

Журнал «Огонек», август, 1970