Впервые я увидел Федора Ивановича на сцене Мариинского театра в роли Ивана Сусанина. Это было примерно в 1903—-1904 годах... Вот он, чуть сгорбившись, в армяке и лаптях входит в горницу, останавливается, снимает шапку, скидывает армяк, прислушивается к песенке Вани. Слышится потом его ласковый, бархатный голос, начинающий вторить песне.
Потрясала сцена в лесу. Ария «Чуют правду!..». Сколько мощи в этом захватывающем голосе, воли, которая ведет Сусанина на подвиг! Игры не было: было перевоплощение...
Борис Годунов, Мефистофель, Досифей, Дон-Кихот — все это незабываемые образы.
Не припомню точно, в каком году я познакомился с Федором Ивановичем. Думаю, что в 1907—1908 годах. Произошло это на квартире нашего общего друга, создателя замечательного оркестра русских народных инструментов — В. В. Андреева.
Когда я вошел в уютный кабинет Василия Васильевича, Шаляпин встал и крепко пожал мне руку. «Рад наконец с вами познакомиться, Петр Александрович,—-сказал он,— много я уже наслышался о вас от нашего Васи. Как бы хотелось послушать ваш оркестр да познакомиться с хрустальным заводом. Большое дело творите вы!» Речь шла об организованном мною оркестре народных инструментов на хрустально-стекольном заводе моего отца в Пензенской губернии. Кстати сказать, этот оркестр, начало которому было положено в 1903 году, существует и поныне.
Так состоялась наша первая встреча. Федор Иванович просил меня чаще бывать у него, в домике на краю Петербурга.
Помню, однажды заехал я к нему к концу дня. Вхожу в столовую. Смотрю, стоит Федор Иванович на табуретке без пиджака и что-то приколачивает к стене. «Что это вы приколачиваете, Федор Иванович?» — спрашиваю. «Да вот, посмотрите, какую я красивую старинную гравюрку купил на толкучке. Хитрое это дело — ходить по толкучке и выбирать старинные вещи! Непрег менно надо надеть старый, рваный пиджак, повязать щеку — пусть думают мазурики-скупщики, что с оборванца много не возьмешь, а так ведь они больно вздувают цену!» Он, как истый художник, понимал толк в красивых старинных вещах.
Сезон 1912—-1913 годов Федор Иванович пел в Оперном театре Народного дома в Петербурге. Гримировался он всегда сам, без помощи гримера и редко кого пускал в свою уборную. Для меня он всегда делал исключение. Я усаживался где-нибудь в уголке и молча смотрел. Особенно поражало его умение придавать необходимый штрих своему выразительному гриму. Вот прилаживается аляповато-уродливый нос, несколько мазков и... видишь перед собой Дон-Кихота...
Федор Иванович частенько просил меня дать ему возможность послушать пение моего брата Алексея. Было это в разгар первой * мировой войны. Брат был на фронте, но иногда ему удавалось приезжать в отпуск. В один из его приездов я просил брата зайти вечерком; позвонил Федору Ивановичу. Шаляпин ответил, что с радостью побывает у меня, и в назначенный час приехал вместе с В. В. Андреевым.
В этот вечер были у меня мои родители и близкие друзья. У нас был большой зал с отличной акустикой. Когда мы сели в гостиной пить чай, я попросил брата пойти в зал и спеть. Аккомпанировал ему пианист В. Покровский. Федор Иванович насторожился, встал с кресла. Я взял I его под руку, и мы вошли в зал. Он был очарован голосом брата и наговорил ему много лестного.
Затем один из моих друзей, известный преподаватель пения И. Супруненко (впоследствии профессор Ленинградской консерватории), доставил нам немало приятных минут, мастерски спев арии Ленского, Германа и несколько романсов. Мы все надеялись, что Федор Иванович споет нам, хотя было известно, что Шаляпин всячески избегал выступать экспромтом, даже у близких знакомых. Внезапно Супруненко подошел к нему и говорит: «Ну, Федор Иванович, теперь очередь за вами». «Да как же так, этак... сразу... да ведь я и ноты-то с собой не взял... Я вот как-то на концерте в Екатерино-славе стал петь без нот, ну и запутался...» «Да это же не резон! — отвечал Супруненко.— Ведь тут у любезных хозяев весь ваш репертуар— выбирайте».
Шаляпин встал и подошел к роялю. Он спел всем известные вещи: «Как король шел на войну», арию Варяжского гостя, «Два гренадера» и «Ни слова, о друг мой». Мы сидели как зачарованные.
В годы первой мировой войны я редко встречал Шаляпина.
В 1918 году мы с В. В. Андреевым обратили внимание Федора Ивановича на то, что большой «Императорский» оркестр В. В. Андреева еще не признан, не получил титул «Государственного» и положение его не узаконено. Мы просили его рассказать об этом А. В. Луначарскому. Через несколько дней Шаляпин позвонил мне и сказал, что Луначарский назначил на 18 марта совещание в Зимнем дворце по этому поводу. Федор Иванович просил меня непременно присутствовать и сказал, что сам за мной заедет.
Приехав в Зимний дворец, мы застали оркестр в сборе. Ждали прихода А. В. Луначарского и музыкальную коллегию Наркомпро-са. Тем временем мы с В, В. Андреевым подошли к большим гуслям, составлявшим часть оркестра, поздоровались с виртуозами» исполнителями В. Д. Даниловым и А. А. Гартманом и просили их сыграть нам свои вариации на какую-нибудь русскую песню.
Полились задушевные звуки, очаровательный звон гуслей... Федор Иванович сосредоточенно посмотрел на меня. Не забуду выражения его чудного лица. «Черти!..» — прошептал он и "закрыл лицо руками. Это «Черти!»» до сих пор звучит в моих ушах...
Вскоре в зал вошел народный комиссар просвещения А. В. Луначарский в сопровождении музыкальной коллегии, в состав которой входили дирижеры С. А. Кусевицкий и Н, А. Малько. Программа концерта оркестра состояла из трех частей: русские народные песни, произведения русских и иностранных композиторов.
По окончании программы А. В. Луначарский, поблагодарив Андреева за доставленное всем удовольствие, обратился к музыкальным авторитетам, присутствовавшим в зале, с просьбой высказать свое мнение.
Федор Иванович говорил об огромном значении усовершенствованных Андреевым народных инструментов и о необходимости поддержать этот уже всемирно прославленный оркестр.
Я тоже сказал несколько слов о работе среди рабочих хрустального завода, о том, что знакомство с игрой на наших всем доступных, усовершенствованных В. В. Андреевым народных инструментах необходимо народу для его начального музыкального образования.
После совещания А. В. Луначарский, подойдя ко мне и крепко пожав мне руку, поблагодарил меня за выступление. Решено было узаконить существование оркестра, отпустив необходимое денежное пособие.
В 1929 году, приехав в Париж, я сейчас же пошел навестить Федора Ивановича. Очень он мне обрадовался. Вечер провели за разговорами.
В тридцатых годах Шаляпин выступал в Париже в своей любимой роли Бориса Годунова. Опера была поставлена блестяще.
Для нескольких русских эмигрантов нашлись амплуа статистов. Привлекли к участию и меня. В красочном боярском костюме, с окладистой бородой, я должен был стоять в толпе бояр, окружавшей Бориса во время сцены в соборе.
Раздаются звонки. Публика занимает места, быстро наполняя большой театр Шатлэ. За кулисами собираются «бояре». Вижу, появляется Шаляпин, величественный, облаченный в царские одежды. «Видно, не узнаете меня, Федор Иванович?» — спрашиваю его. Всматривается. «А ведь только по голосу узнал,— улыбаясь, отвечает он.— Ай да боярин! Да как хорош!»
Однажды как-то утром зашел к Федору Ивановичу. Он оставил меня завтракать и с гордостью показал свой портрет, мастерски исполненный его сыном Борисом. Я стал сетовать, что он мне до сих пор не дал давно обещанную фотографию. «Ну, пойдем, пойдем в кабинет», — сказал Федор Иванович, взяв меня под руку. Присев к письменному столу, он, выдвинув ящик, извлек, фотографию. «Вот, осталась у меня одна, любительская, не знаю, хороша ли она?» «Да она превосходна!»— ответил я и тут же попросил написать на ней несколько слов.
В последующие годы он как-то очень осунулся, постарел. Его донимала сахарная болезнь.
За три дня до смерти Шаляпин вдруг приподнялся на постели и запел. Полилась такая могучая рулада, что все близкие были поражены изумительной звучностью его голоса.
В Тбилиси началась артистическая деятельность Ф. И. Шаляпина. Директор Центрального госархива кинофотодокументов Грузии кандидат филологических наук Б. Пирадов прислал в редакцию «Огонька» редкие фотографии двадцатилетнего Шаляпина.
1893 год. Начался путь великого певца.
Мефистофель в «Фаусте» Гуно.
Мельник в опере А. С. Даргомыясского «Русалка».
Журнал "Огонек", №7, февраль, 1963
